Руслан Федотенко: «Под конец карьеры хотел помочь развить хоккей в Украине»

18 января двукратный обладатель Кубка Стэнли в составе «Тампы-Бэй» и «Питтсбурга» Руслан Федотенко отпраздновал свой 43-й день рождения. Естественно, начиная интервью с прославленным украинским хоккеистом, мы начали именно с поздравлений.

Вашему вниманию интервью с легендой украинского хоккея, которое было опубликовано 18 января 2021 года. Сегодня мы публикуем его вновь.

– В первую очередь, с днем рождения! Как отпраздновали, если не секрет?

– Спасибо большое! Отпраздновали скромненько. В этой ситуации с коронавирусом много людей сейчас не хотят тусоваться. У нас и семья здесь была, и друзья. У меня стоял стол для настольного тенниса, так что мы в пинг-понг поиграли немного, поужинали, так что все было хорошо.

– А до наступления коронавируса у Вас были какие-то традиции празднования дня рождения?

– Обычно мы приглашаем довольно много людей, моя жена очень любит готовить и, как говорится, накрывать столы. Так что обычно гораздо больше друзей и знакомых.

Полное видео интервью

– Вы сейчас находитесь в Тампе?

– Да.

– Как сейчас в городе и вообще во Флориде обстановка с коронавирусом? Что-то поменялось за последнее время?

– У нас в Тампе и во Флориде, кстати говоря, все очень спокойно. Кто хочет одевать маски – одевает, кто не хочет – на улице не обязательно. Если идешь в магазин, то написано, что надо надевать маски.

Рестораны открыты, кушать внутри можно без проблем, на улице тоже. У нас погода хорошая, градусов 20, жаловаться не на что.

– Что касается жизни в США, то, казалось, что большое влияние также оказывали протесты, движение Black Lives Matter? Ваш город как-то это почувствовали или, может быть, лично Вы?

– У нас штат довольно спокойный, город также. У нас мэр – бывший полицейский. Она, можно сказать, довольно четко установила правила. То есть, если хочешь идти на протест, – то это все без нарушений, разбивания стекол, сжигания офисов. Если хочешь просто пройтись – нет проблем.

Она с самого начала так сделала. Как только все начиналось, у нас, по-моему, был только один эпизод, который не очень хорошо закончился. Некоторые начали хулиганить, что-то поджигать, и после этого они запретили все подобное. Как только какая-то информация, что что-то происходит, они сразу полицейских высылают, и все тихо-спокойно, больше ничего такого у нас не было.

Так что мы, как говорится, в хорошем месте, где люди не переходят границ закона. Так что все спокойно, люди ходят, на велосипедах катаются, гуляют, бегают, занимаются, жизнь продолжается.

У нас штат, который не закрыли. Очень много тех, кто покидает другие штаты и приезжает сюда. Бизнес очень хорошо работает, школы открыли, катки открыты. У меня брат жены – тренер. Он из Иллинойса, под Чикаго тренирует. Так вот они прилетели сюда и организовали турнир. Приехали все команды сюда, потому что им не разрешают еще в их штате.

Кстати, случаев коронавируса у нас намного меньше. Больницы практически все пустые, люди чувствуют себя хорошо.

– Тем не менее, «Тампа» в новом сезоне НХЛ пока не может играть при болельщиках, хотя некоторым клубам уже разрешили…

– Сначала они говорили, что будут болельщики, но не все, что-то около 30%. Но я вот посмотрел хоккей по телевизору, а болельщиков нет. Значит, отменили.

– Часто смотрите хоккей по телевизору?

– В основном наблюдаю за «Тампой», иногда смотрю команды, за которые я играл, или игроков, с которыми поддерживаю связь. Из «Питтсбурга», например.

В основном, честно говоря, довольно занят. На домашние игры, в основном, хожу. Это до коронавируса. А так, чтобы следить за 31 командой, – нет времени на это.

– В прошлом году «Тампа» второй раз в истории завоевала Кубок Стэнли, как Вы восприняли этот успех?

– Они молодцы, хорошо отыграли. Уже какой год у нас была хорошая команда, был шанс выиграть и не выигрывали. Наконец-то это они сделали.

Для болельщиков это был не очень хороший год. Дома плей-офф не играли, все проходило в «бабле». Город даже не почувствовал этого выигрыша. Они сделали хороший парад, но, как говорится, каждая игра, каждый раунд, их прохождение не чувствовалось в городе, как обычно во время плей-офф. Ничего, может в этом году еще раз сделают.

– Еще в 2002-м году Вы вспоминали, что однажды пришли в магазин и в разговоре с продавцом упомянули, что играете в «Тампе», а он даже не представлял, что в городе есть хоккейная команда. Как сейчас с популярностью хоккея в городе?

– Намного лучше. Когда я приехал сюда в 2002-м году, на тот момент «Тампа» была в плей-офф всего один раз за десять лет. Не очень хорошо у них получалось здесь как у новой франшизы. После того, как мы выиграли в 2004-м году, много кто стал следить за хоккеем. Хоккей – это уже часть города. Наша победа очень помогла.

После этого пришел еще новый владелец в команду – Джеффри Виник – это случилось уже после того, как я ее покинул. Он много делает для города, для детских школ. То есть помогает развивать не только хоккей, но и город. Всем это очень нравится, его очень поддерживают. В том числе и из-за его деятельности отношение к спорту изменилось.

– Победа «Тампы» в 2020-м году была ожидаемой, успеха в 2004-м мало кто ожидал, тем более, что это случилось до введения потолка зарплат, когда разница между богатыми и бедными клубами была существенной. На расстоянии стольких лет, как считаете, что стало ключевым в той победе?

– Команда была хорошая, тренер (Джон Торторелла – прим.) был очень хороший. Он сплотил довольно молодую команду. Пару человек было ветеранов – Андрейчак, Тэйлор, Сидор, – но в основном вся команда была очень молодая. Все смотрели в одном направлении. Не было такого, чтобы кто-то играл для себя, все выступали друг за друга. Как на войне, как в траншее (смеется). Как в фильмах, когда готовы сделать все друг за друга.

Так получилось, что очень хорошо была команда сплочена, и даже если мы не были фаворитами, мы все равно очень хорошо играли. Главное, что была вера и воля.

– Кстати, касательно Тортореллы, то иногда действительно кажется, что рядом с ним на скамейке и в раздевалке действительно, как на войне. Тем не менее, обычно игроки его любят. В чем секрет этого человека?

– Это очень интересный человек. Когда он заходит на каток, во время матчей и тренировок – он совсем другой. Он жесткий и требовательный, но когда он выходит из хоккейной сферы, то становится очень мягким, спокойным. Он очень много помогает собакам в приютах. Сам берет их оттуда, его жена также очень помогает. Даже лошадей, которых собираются убивать, он берет к себе – специально купил для этого землю. Он рад, что у него есть возможность помочь людям и животным.

Мы этого не видим в хоккее, какой он спокойный и даже ласковый. Но в хоккее – это совсем другой человек. Он требовательный, иногда чересчур жесткий, но он всегда пытается достать из каждого игрока самые лучшие качества.

Честно говоря, когда я был здесь, уже после того, как мы выиграли, я сказал, что больше никогда не хочу у него играть. Часто его не понимал. Иногда казалось, что он пытался работать со всеми одним методом. Здесь есть такая пословица: «Одного плеткой бей, чтобы он лучше играл, а другому морковку купи». Конечно, по-английски звучит лучше (смеется). Иногда лучше сказать: «Ты нам нужен», а не, как собаке: «Беги и работай». То есть, просто иногда нужно дать немного уверенности. Особенно много этого всего было в начале его карьеры.

У меня тоже был период, когда я не мог его понять. В Тампе я говорил, что никогда в жизни больше не буду у него играть, но уже потом в Нью-Йорке я понял, что и как он хочет. Я повзрослел. Тогда уже совсем по-другому посмотрел на его действия. Сначала я думал, что это банальное «он меня не любит», что бы я не делал. Тогда я понял, что он просто пытается разбудить игрока, чтобы тот заиграл на лучшем уровне.

– Может быть, в Нью-Йорке он уже и сам изменился?

– Может быть, 100%. Но тоже, смотря когда, некоторые игры совсем не менялся (смеется). Но я уже знал, что это пройдет, и не нужно близко принимать к сердцу. Но, в то же время, сейчас он не может действовать так, как 15 лет назад. Хоккей поменялся, средний возраст игроков намного меньше. Не все могут это выдержать, не все могут понять. Он сам поменялся, стараясь быть помягче, чтобы игроки выдерживали.

– Сейчас Вы с ним общаетесь?

– Иногда. В этом году не общался. Я обычно после каждой игры, когда он приезжает сюда на игры, и я его вижу, то общаюсь. У него здесь дом в Тампе также есть, поэтому иногда вижу. В последний раз я его видел еще в прошлом году до коронавируса.

Кстати, видел его, когда «Коламбус» выиграл серию у «Тампы» 4:0. Он сидел в ресторане, и мы немного пообщались.

– Как у Вас сейчас со спортом и хоккеем? Есть время немного заниматься или бизнес забирает все время?

– Пока только бизнес. Хоккеем сейчас не занимаюсь, есть проблемы с коленом – болит, когда катаюсь. Пока нет жажды играть.

У нас иногда бывают матчи ветеранов. Пару лет назад играли ветераны «Тампы» против ветеранов «Бостона». Когда так собираются, то готов поиграть с удовольствием.

А так, чтобы идти играть с молодыми игроками, которые выступают за колледж или по юниорам, или много стариков, для которых это хобби, то это очень опасно (смеется). Там клюшки только так летают, это не для меня.

– По поводу тренерской работы Вас много спрашивали, но Вы говорили, что пока не рассматриваете такой вариант. Много Ваших бывших партнеров, среди которых Марк Рекки или Сергей Гончар работали ассистентами. В этом вопросе что-то изменилось?

– Пока нет. Буду откровенен: это много времени в разъездах, далеко от семьи. У меня практически была вся жизнь такая с хоккеем. Летом немного потренировался – и опять весь в хоккее. После завершения карьеры, а это уже пять лет, мне больше всего нравится, что я сам могу строить планы, а не кто-то мне диктует.

Когда-то, может быть, и было бы интересно поработать в хоккее, но пока этой жажды нет. У меня сейчас есть планы, я работаю в бизнесе и нужно это все выстроить, чтобы оно функционировало. Потом можно и попробовать ради удовольствия, а не потому, что мне нужна работа.

У тренеров ведь как: одного уволили, второго уволили, переезжать туда-сюда с семьей не очень интересно мне сейчас.

– От бывших партнеров не было таких предложений? Никто не уговаривал вернуться в хоккей?

– Нет, никто не уговаривал. Просто некоторые спрашивали, предлагали. Может, это интересно агентам каким-то, но я поблагодарил и отказался. Я знаю, что когда люди уходят из хоккея, будет тяжело вернуться. Но мне пока не очень это по душе, мне нравится там, где я сейчас нахожусь.

В хоккее я достиг многого, я много чего о нем знаю. А сейчас я работаю в той сфере, где каждый день учусь чему-то новому. Мне нравится быть там, где мне комфортно.

– А Вас в Тампе сейчас часто узнают, просят автограф или сфотографироваться?

– Да, особенно возле хоккейного дворца или во время игр просят сфотографироваться или расписаться на чем-то. А так, чтобы идти по улице, то узнают, но реагируют поспокойнее. Если я в ресторане сижу, то могут поприветствовать: «Спасибо, что выиграл Кубок, так держать!» А так, чтобы сразу давай сделаем фотографию, то нет.

И кроме того, я живу здесь уже почти пять лет, так что они знают, что я никуда не уезжаю. Кстати, даже в бизнесе, когда с кем-то встречаюсь, то иногда говорят: «О, я был на игре! Помню, когда выиграли Кубок!» Тоже иногда помогает это, но в основном реакция очень спокойная.

– Насколько я знаю, у «Тампы», в принципе, довольно спокойные болельщики, если сравнивать с другими командами…

– Да, особенно у «Филадельфии»! Так получилось, что я играл в разных командах и видел разных болельщиков. Это довольно интересно. Никогда не играл в Канаде, но говорят, что там еще выше уровень. Я мог оценить это только, как игрок гостевой команды.

Вообще, хоккей для канадцев – национальный спорт. Когда я только начал карьеру в НХЛ, мы приехали в Оттаву или Монреаль. В гостинице включаю телевизор, там буквально 20 каналов, и по 15-ти какой-то хоккей (смеется). Просто был в шоке тогда. Если в Монреале, то половина этих каналов на английском, половина – на французском, но все равно много чего вокруг хоккея.

– В Канаде Вы начинали свою карьеру, когда только приехали за океан из Финляндии, это был ваш первый опыт там…

– Да, в юниорах. Там был маленький городок, но лига довольно хорошая. По-моему, там было шесть тысяч населения, но зато очень красивый новый каток построили.

– Если говорить о Ваших первых шагах в хоккее, то Вы пошли по довольно нетипичному пути для своего поколения, переехав в Финляндию. В то время многие игроки, достигнув определенно уровня, часто уезжали в Россию, и у Вас такие предложения также были. Почему тогда сложилось именно так?

– Из нашего года, по-моему, три игрока уехали в Россию: Яковенко, Зиневич и Толкунов. У меня было предложение, но как раз тогда и возник вариант с Финляндией. Мне тогда было 15 лет, я еще не закончил школу, но я думал над тем, чтобы уехать и получить больше возможностей продвигаться в хоккее.

У нас хоккейный клуб был довольно хороший, но когда теряешь много игроков и сам выходишь на определенный уровень, то уже играть не с кем. Хочется же играть с лучшими игроками.

Тогда в 15 лет мы решили, что еще довольно рано ехать в Финляндию, но на следующий год оттуда было уже другое предложение. Я уже закончил школу и решил ехать, когда мне было 16 с половиной лет.

– Ваш отец в одном из интервью рассказывал, что он не просто поддерживал это решение, а даже подталкивал его принять, понимая, что в Украине Вы уже достигли потолка. Помните, какую роль он сыграл тогда?

– 100%. Моя мама не хотела отпускать. Понятно, едешь в другую страну, не знаешь что и как, языка не знаешь… Но папа видел, что надо продвигаться куда-то. Я помню, что мы пытались решить, как лучше: идти через Россию или другую страну. И тогда возник этот шанс. У меня был агент Марк Гандлер, он это предложил. И, по-моему, они говорили, что будут платить немножко больше. Это тоже повлияло на решение, но в конце концов получилось еще меньше, поскольку вычисляли деньги за жилье и другие расходы, поэтому немного по-другому получилось (улыбается).

– Вы уже говорили, что на том этапе Вам помог Владимир Юрзинов (он тогда возглавлял ТПС – прим). И, как я понимаю, не только как тренер, но и в том числе из-за того, что он был в той среде русскоязычным?

– Да, очень помог. У меня тогда не получилось играть у него, поскольку он возглавлял первую команду, а я выступал за вторую и юниоров. Он взял меня под себя, сказал, что могу брать у него телефон и куда нужно звонить. Каждую вторую неделю или раз в месяц он приглашал к себе в офис, чтобы я позвонил домой и поговорил с родителями хотя бы. Это все очень дорого тогда было. Я не мог сам этого делать, а за звонки из офиса, получается, платила команда.

Тогда он видел, что я еще не готов к их высшей лиге, поэтому сказал, что нужно ехать в юниоры, если хочу попасть в НХЛ. Там поближе, там скауты и еще можно попробовать поиграть в их хоккей – более физический. Он прямо настаивал, что, если хочу – нужно ехать в Северную Америку.

Я поблагодарил его, поскольку мог еще остаться в Финляндии или где-то в Европе на год, но тогда позвонил агенту и сказал, что хочу ехать в Северную Америку – помогай.

– То есть, тренер первой команды не пытался оставить Вас как перспективного игрока, а больше переживал о Вашей карьере, чем о своей команде?

– Я сейчас трезво смотрю на тот период. Наверное, он видел, что я не готов еще был даже на следующий год играть в первой команде. Плюс у них своих молодых игроков хватает, они хотят их вырастить. Так что он видел, что вряд ли поможет мне, поскольку я не готов играть под его руководством.

– Что самое тяжелое было в Северной Америке в первые месяцы после переезда?

– Честно говоря, в Северной Америке намного легче было, чем в Финляндии. Вот там действительно было тяжело: без языка, без друзей, жить в гостинице три месяца сначала, потом на квартире, ходить самому и в дождь, и в снег – а там было довольно далеко до места тренировок.

В Канаде я жил в очень хорошей семье. Они разговаривали по-украински, хотя и родились в Канаде, но их родители приехали из Украины. Их мама на английском вообще не разговаривала, прожив там 50 с лишним лет. Она жила в украинском поселке, поэтому ей просто это было не нужно.

У меня тогда с английским слабо было, так что пришлось немного легче. Я хотя бы мог пообщаться с людьми по-украински. Там я никогда не был одинок, в Финляндии это было самым тяжелым. Тогда не было Viber, интернета, ты не мог быть в контакте постоянно. Раз в месяц только час разговариваешь с родителями, а в основном – один со своими мыслями и с самим собой.

В Канаде уже кто-то тебе готовит кушать, помогает, забирает с тренировки… Плюс партнеры по команде привозили и увозили периодически с тренировок, всегда брали с собой на вечеринки. Там было намного легче и уютнее. Уже в Канаде я начал английский изучать, и когда ты уже начинаешь понимать людей, становится совсем по-другому.

– То есть тогда Вы поняли, что Юрзинов был прав, и Ваше будущее действительно там?

– Это я сейчас понял, тогда у меня был только хоккей в голове (смеется). Я хотел попасть в высшую юниорскую лигу, но мой агент забыл поставить меня на драфт – нужно было всего лишь записать мое имя. Поэтому я не смог играть в высшей юниорской, и пришлось выступать на класс ниже.

Так получилось, что я довольно хорошо отыграл, и мне нужно было решать: еще год сыграть здесь или идти в высшую юниорскую. Там есть лимит на 19-20-летних, и у тренеров обычно такие игроки уже есть, которые выступали там год назад, они их знают. Поэтому для меня был большой риск, и я думал, что делать.

В итоге я переехал в США, поскольку был другой путь, как попасть в НХЛ – через колледж. У меня было такое предложение. Они оплачивали мое обучение, и я мог играть. Как мне тогда объяснили, у меня будет четыре года себя показать. В высшей юниорской был бы год-полтора. Если бы все получилось – то класс, но вдруг что-то не пойдет или команда плохо сыграет, я уже не мог бы пойти в колледж после этого.

В то время у меня был генеральный менеджер, который посоветовал оставаться в юниорах еще на год, в нижней лиге, а потом я смогу пойти на четыре года в колледж. Причем в НХЛ можно будет подписаться уже после одного года или двух лет. Я остановился на этом варианте. Несколько команд предложили переехать в США, и тогда я уехал в USHL.

У меня получился хороший сезон, но начинал совсем слабенько. У них каток был еще меньше, чем канадский. Мне казалось, что это «бей-беги хоккей». Только шайбу получил – и возле тебя уже три-четыре игрока. Времени нет ничего понять. В первые десять игр у меня ничего не получалось.

Потом немножко раскусил, понял, как играть физически. Пару раз подрался, вошел в игру и понравилось играть на маленьком катке. Потом хорошо выстрелил, хотя команда у нас выступила не очень успешно.

Но получилось другое, чего я не знал. Когда я подписал с Гандлером контракт, я автоматически потерял право на бесплатное обучение, потому что ты уже считаешься как профессионал. В то время я этого не знал, подписал, лишь бы уехать из Украины. Я же никогда не думал идти в колледж – я даже по-английски не разговаривал, какой колледж!?

Когда в «Су-Сити» в USHL увидели, что у меня есть агент, я уже не мог играть там четыре года. Они не могли дать бесплатное обучение. Они подали в апелляционный суд и выиграли этот кейс. Я должен был сидеть два года и только учиться и тренироваться с командой, но не играть! Это называется «красные майки».

Я говорю: «Ну как это так, я сюда из-за хоккея приехал!» Поэтому поблагодарил. Школы, получается, отлетели, и я ушел не в то направление. Но у меня хороший сезон был, и мне сказали, что меня могут команды на драфт НХЛ поставить.

Я поменял на тот момент уже агента, и одна команда обещала взять меня в третьем раунде, а другая – в пятом. Все раунды прошли – никто никуда не взял меня. Тогда я не знал, что делать. Но так получилось, что те команды, которые меня хотели взять, но не взяли, пригласили в свои тренировочные лагеря. Я выбрал «Филадельфию», поскольку они увидели, что я европеец, но играю хорошо физически, а это была редкость.

Кстати, это был молодежный тренировочный лагерь. Он проходит в июле, и там собирают всех молодых, которых они драфтонули. На тот момент я не катался уже шесть месяцев, но показал себя довольно хорошо. Помню, у них был очень большой защитник, который хотел подловить меня на синей линии, и ему это удалось – но он упал, а я стоял! Взял шайбу и поехал дальше.

Им, наверное, понравилось, поскольку спустя неделю они предложили контракт. Я был доволен, все равно какой – лишь бы шанс был. После этого приехал в главный тренировочный лагерь, попал в фарм-клуб, но потом меня выставили в East Coast на восемь игр, чтобы я немного уверенность обрел. Сезон заканчивал в фарм-клубе, причем очень хорошо.

Тренером был Билл Барбер, позже он и в «Филадельфии» будет. Он сказал, что мы тебя высылаем в East Coast, но потом сразу поднимем. Я согласился, что поделать. Там я несколько раз забросил, подрался, вошел, так сказать, в игру, и когда вернулся, то уже очень хорошо все пошло.

– Из-за этого в первой команде удалось дебютировать уже в следующем году?

– Да, начал в фарм-клубе первые восемь игр, но затем Марк Рекки получил сотрясение мозга, и вызвали меня. После того, как я сыграл первую игру, меня оставили там, в фарм-клуб уже не вернулся.

– Кстати, по поводу сотрясения. Правда, что в финальной серии-2004 вы играли с сотрясением? Рассечение на лице, с которым вы забивали две шайбы в седьмом матче, все помнят, а вот что с сотрясением было?

– Сотрясение мозга было в третьей игре. Меня в борт толкнули в спину, я ударился лицом и потерял память за последние два года буквально на полтора часа. В раздевалке у меня спрашивают: «Ты где, какой сейчас год?» Я говорю: «2002-й». Спрашивают: «Ты где играешь?» Я отвечаю: «Филадельфия Флайерз». Они говорят: «Ты играешь в «Тампе-Бэй», и мы в финале». Я посмеялся и говорю: «Тампа» никогда в финал не попадает».

Рядом Николай Хабибулин стоит и говорит, что сразу понял, что случилось. Потом немного отошел, вернулась память, но пропустил четвертую игру. В пятой вышел на лед, но сыграл не очень хорошо.

Честно говоря, с тем протоколом, который сейчас по сотрясениям мозга в НХЛ, я б не играл месяц. Просто не выпустили бы, но тогда было другое время, сыграл пятую, шестую и седьмую игру. Вовремя вышел (смеется).

– А швы в седьмом матче на лице Вам тогда, кажется, прямо по ходу игры накладывали?

– Зацепил клюшкой немного, а рефери тогда даже не удалил его. Так получилось, что мы доигрывали, я забил гол, а оно все капало (улыбается).

Они пытались заклеить на лавке специальным клеем, чтобы я не уходил на швы и не терять время. А потом между периодами мне наложили швы быстренько и все.

– Свой первый матч в НХЛ помните?

– Да, мы играли против «Нью-Йорк Рейнджерс». Получилась тоже интересная история. Я пришел на игру в Филадельфии, поскольку тогда выступал еще за фарм. Там расположены два катка: новый и старый. Фарм играл на стартом катке. Получается, команды НХЛ и АХЛ в одном городе. Кстати, очень классно было.

Я шел на свою игру, она была в пять или в шесть часов. Прихожу в раздевалку, а мне говорят: «Тебя тренер зовет, тебя поднимают в НХЛ». Я говорю, мол, че вы гоните. У нас команда была, в которой постоянно шутили и подставляли людей: шнурки подрежут, клюшку перепилят так, что пытаешься бросать, а она у тебя ломается сразу. Много таких вариантов было. Плюс я ж еще был молодой, а там играли много ветеранов.

Так вот тогда я подумал, что «Флайерз» играют в Нью-Йорке в семь вечера, они уже в Нью-Йорке, а мы в Филадельфии, и уже около четырех часов. Думаю – шутят. Начал раздеваться, но менеджер по экипировке говорит: «Ты чего, иди к тренеру! Тебе же сказали, что тебя вызывают!». Захожу к тренеру, он говорит: «Поздравляю, тебя вызвали, езжай. Вот этот человек тебе поможет с баулом, иди на электричку».

Меня там посадили, и я ехал прямо в Нью-Йорк – под Madison Square Garden. Стою радом со всеми людьми в этой электричке, баул рядом, ехать полтора часа. Выхожу, меня встречают, хватают баул и говорят, беги по всем этим эскалаторам.

Я никогда не был до этого в Нью-Йорке. А там поднимаешься прямо из-под земли на каток. Выхожу – а там уже национальный гимн поют, игра начинается. Я сразу в раздевалку, оделся и сразу на игру – без разминки, без ничего.

Думаю, на лавочке посижу немножко, нет проблем. Там как раз раздевалка у лавочки, не надо идти через весь каток, чтобы сесть. Я прихожу, а у них как раз ТВ тайм-аут, и мне тренер говорит: «Ну что ты, готов?» Я думаю: «Готов? К чему? На лавочке посижу – нет проблем». Но он мне: «Хорошо – иди играй!»

Я не знаю, ни в какую систему они играют, ничего. Просто сказали слева играть и все. Вот такая первая игра. Я опоздал на нее, пропустил первые 10 или 13 минут. В первой смене возле борта еще так хорошо меня лупонули, тогда в моей команде говорили: «Welcome to the NHL, kid» (смеется). Но нормально, я встал, побежал дальше. Вот такая первая игра.

– Зато некогда было пугаться, все внезапно, никакого мандража, если бы знали заранее.

– Мандраж был, я же полтора часа ехал на электричке! Ну а потом бросили в топку, как говорится, уже побежал и нормально.

– В любом случае, Марк Рекки вернулся после сотрясения, а Вы уже никуда не делись из первой команды…

– Да. Любопытно было. Каждый день думаешь, оставят тебя или не оставят. Идешь на тренировку каждый раз, вроде никто и не приглашает, поскольку обычно они говорят: «Тебя тренер зовет». Заходишь в раздевалку – майка висит. Да, повезло.

– Ваш первый гол случился в ворота Доминика Гашека, которому многие за всю карьеру не могли забросить. У Вас осталась шайба с той игры? В НХЛ есть традиция сохранять на память первые шайбы.

– Да, где-то в коробке есть. Мы просто переезжали, я дом построил недавно. Нет времени развесить весь офис. Вот с «Филадельфии» только стоит майка (показывает).

– Это с первого сезона?

– Да, с первого.

– Вы чаще всего играли под 26-м номером. В этом есть какой-то смысл или просто так сложилось?

– Так сложилось. Когда начинал, хотел 25-й, но даже в юниорах, когда приезжал, у кого-то с прошлого года уже есть 25-й. Поэтому приходится брать другой, какой есть.

Когда попал в НХЛ, первую игру, по-моему, я играл под номером 50. А когда уже остался, мне дали номер 26, меня даже не спрашивали. Уже в «Тампу» когда приехал, хотел 26-й, а он был занят. Говорю: «Ну давайте 17-й». Я любил тоже 17-й, как и 25-й.

– Вы говорили, что обмен в «Тампу» в 2002-м стал для Вас неожиданностью. У Вас не было в контракте никаких запретов на обмен, как есть сейчас у многих игроков?

– Нет. Это обычно только у звезд. И даже у них нет такого в первом контракте. У меня никогда такого и не было. Если бы я был Винни Лекавалье, то могло бы быть. И то не в первых двух контрактах, а после этого. Там уже можно было прописать обмен, только когда он сам разрешит (смеется).

– Такие запреты обычно бывают на обмен в слабые команды, или в команды из какого-то региона. Сейчас многие игроки не хотели бы играть в «Виннипеге»: и город маленький, и холодно очень. «Тампа» смотрелась тогда послабее «Филадельфии», но, с другой стороны, теплый регион, и это как бы плюс?

– Я тогда смотрел на это так, что для меня это шанс больше играть. В первый год в «Филадельфии» я играл во втором звене, а на следующий – уже в третьем. То есть, когда меня поменяли, я понял, что в команде послабее у меня будет больше возможностей.

В первый год в «Филадельфии» я в большинстве играл много, и забил в нем пару голов. Во втором сезоне уже не было ни одной шайбы в большинстве, поскольку там были Роник, Рекки, Леклер. Они по 10 миллионов получали, они и играли в большинстве (смеется). Так что на второй год у меня все голы были в равных составах.

Когда меня поменяли в «Тампу», то я понимал, что шанс выиграть очень маленький, но думал, что у меня будет шанс показать себя и пробиться в первые два звена.

– Но в «Тампе» ключевые шайбы в том кубковом походе Вы все равно забросили в равных составах.

– Да, но я был во втором звене с Винни Лекавалье и Кори Стиллманом.

– Кстати, есть известная смешная история, что в звене с Уэйном Грецки очки набирали абсолютно все, кроме Алексея Ковалева. Часто шутят по этому поводу. У Вас был такой партнер, с которым очки давались очень легко и без напряга?

– Наверное, Малкин. Но только когда он играет хорошо и не хочет сам чересчур много сделать. Очень хороший игрок. Но когда не идет игра у команды, и он хочет все сделать сам, только потеряем шайбу – нам забили (смеется). Я же открыт, ну дай пас! А в основном, очень хороший технарь, один в один хорошо играет. Получил пас, отдал ему – и он обязательно что-то сделает, и мы забьем гол. С Малкиным очень хорошо было играть.

Кросби тоже очень классный партнер. Когда в «Тампе» был, то с Винни было хорошо играть, но тогда игра была немножко другой. В то время было меньше индивидуальной техники, но больше борьбы, зацепов и так далее. Уже в 2009-м году можно было больше проявить себя технически.

Когда я начинал, защитники были почти под два метра каждый и весом по 120 килограммов. Ему и кататься не надо. Он тебя клюшкой зацепил, подтянул, как на вилы, и в борт скинул, или клюшку между ног поставил, что ты не убежишь. То есть, тогда очень тяжело было проявить себя один на один.

Конечно, это если не брать Марио Лемье или Грецки. Но я не о них говорю. Тогда точно тебе были нужны игроки.

И кстати, что я понял, когда после фарм-клуба попал в НХЛ. В фарме те игроки, которые хорошо проявляли себя индивидуально, могли набирать много очков и быть звездами. Некоторым давали шанс в НХЛ, но они не могли зацепиться. Там, как мне показалось, в первую очередь, нужно было уметь играть со своими партнерами. Одного тебя очень легко бы остановили.

– В этом смысле, мне кажется, перелом наступил как раз после локаута, когда серьезно ужесточили правила. После этого уже «поднимания на вилы» стали наказываться…

– Сто процентов. Мы иногда смотрим хоккей сейчас, например, с Винни Лекавалье я дружу, и мы следили за последним плей-офф, а затем нам показали небольшой клип, когда мы играли. Мы посмотрели и начали смеяться: «Смотри – это удаление, это удаление и это удаление» (смеется). То есть, сейчас, что не сделаешь – все удаление. Совсем другой хоккей.

– Сейчас свои игры не пересматриваете?

– Если честно, то нет. Но во время игры «Тампы» в плей-офф местное телевидение показывало наши игры 2004-го года. Я буквально посмотрел шестой и седьмой матч финала, то классные ощущения. Тогда переписывались с другими игроками, смеялись, как не забивали в пустые ворота. Винни Лекавалье меня подкалывал, а я его (смеется).

А так, может, чуть позже специально посмотрю уже с внуками.

– Кстати, в том локаутном сезоне Лекавалье и Ричардс уехали играть в Россию, а Вы после победы в Кубке Стэнли год пропустили. Почему тогда приняли такое решение и были ли предложения, в том числе, и из России?

– Предложений таких не было, но я даже не говорил своему агенту, что хотел. Я никогда дома не мог быть, поскольку играл. Тогда мои приемные дети, то есть дети моей жены, которые уже были у нее, когда мы поженились, также играли в хоккей. Это был совсем юниорский уровень, они жили в других семьях – по месту, где занимались хоккеем.

Так вот, тогда, во-первых, у меня было сотрясение мозга, и я хотел спокойно полечиться. Также у меня болело бедро, и нужно было время, чтобы все это успокоилось. Но самое главное – я хотел быть обычным отцом. Хотел детей в школу отвести, потренировать их в хоккее, поскольку там такая система, что некоторые родители, которые что-то понимают, идут их и тренируют сами.

Кстати, всем локаут тогда не нравился, а мне было классно: возил детей в школу, ходил на хоккей, ничего не пропускал. Я увидел, как это быть обычным родителем, а не когда жена занимается всем, а ты только на работе.

Также тогда я сделал операцию на бедре, поскольку лучше не становилось.

– Я так понимаю, что все трое детей занимались хоккеем, как сложилась их карьера?

– Старший играл в юниорах и все, средний выступал за колледж и после этого закончил, а младший играл в очень хорошем клубе в NCAA, его партнеры тогдашние сейчас в НХЛ играют, но он никогда не был задрафтован, хотя были хорошие шансы пойти дальше. Он очень умный и хочет доктором стать, хотя понимает, что мог бы пробиться в АХЛ или НХЛ. Говорит, что лучше выберу другой путь, стану доктором, чем играть в третьем-четвертом звене. Он уже выпустился из колледжа, отыграл и после этого закончил с хоккеем.

– Ваш уход из «Тампы» связан, в первую очередь, с конфликтом с Тортореллой?

– Я уходил в качестве свободного агента, они просто не хотели подписывать контракт. Да и я не хотел больше работать с этим сумасшедшим тренером. Так я говорил тогда (смеется).

У меня были предложения от разных клубов. Мне дали хорошую и зарплату, и, я думал, что и шанс в Нью-Йорке поиграть в первых двух звеньях, поэтому я выбрал «Айлендерс».

– Чем Вам запомнился этот этап карьеры? Все-таки «Айлендерс», если сравнивать с «Рейнджерс», все же считается более провинциальной командой. Это все чувствовалось?

– Да. Получается, в то время у них и каток был очень старый, и владелец не очень деньги тратил на команду. Уровень не очень был, как я потом увидел в «Питтсбурге», хотя у них тоже каток был слабенький, но они строили все. «Айлендерс», наоборот, пытались тратить как можно меньше, в том числе, и на зарплаты.

– Не пожалели, что тогда выбрали именно «Айлендерс»?

– Я никогда ни о чем не жалею (смеется). Честно говоря, тогда они предлагали контракт на один год, а я просил на два года. Они не согласились. А потом я подписал на год, а они затем уже предлагали на два, но так и осталось. Как оказалось, хорошо, что было на один, поскольку затем я переехал в «Питтсбург» и там выиграл Кубок.

– Согласны с тем, что тот «Питтсбург» был самой сильной командой в Вашей карьере?

– Я бы сказал, что да. Хотя сложно сказать. Если взять чемпионскую «Тампу» образца 2004-го года и «Питтсбург» из 2009-го, то я не знаю, кто выиграл бы. Это совсем другой хоккей.

Но в «Питтсбурге» была действительно хорошая команда. Коллектив хороший подобрался. Мы до сих пор поддерживаем отношения с игроками. То же самое и жены.

– С кем Вы сейчас из бывших партнеров больше всего общаетесь? Не только из «Питтсбурга», а за всю карьеру.

– С Гончаром очень хорошо общаюсь, но когда сезон, то он постоянно занят и в переездах. Говорит, что больше тратит времени на это все, чем когда играл. С Малкиным немножко, с Сидни Кросиби поддерживаю.

А в «Тампе» с Лекавалье, с Проспалом, но Проспал тренирует сейчас в Чехии. Когда он приезжает в Тампу, то общаюсь довольно часто. В основном поддерживаю связь с теми, кто находится здесь.

– А с украинскими хоккеистами?

– С Поникаровским общался, но он потом уехал в КХЛ, играл где-то в Китае, и со временем перестали.

– С действующими игроками «Тампы» с кем знакомы и общаетесь?

– Моя жена очень хорошо поддерживает отношения со всеми женами. Игроки очень заняты, а вот жены всегда остаются, так что я больше жен вижу, чем игроков, но они тоже иногда приходят, когда, например, мы делаем Рождественскую вечеринку.

Лучше всех знаю Виктора Хэдмана, Стивена Стэмкоса, Люка Шенна, с которым я играл в «Филадельфии», а теперь он здесь играет. С Райаном Макдоной также знаком по выступлениями за «Рейнджерс».

С Кучеровым несколько раз общались после игр, но близко не знакомы. То есть, в гости он ко мне никогда не приходил. Он держится со своими, с русскими.

Иногда звоню им перед играми, желаю удачи, а так не очень плотно общаемся.

– Кстати, касательно Хэдмана. Буквально недавно видел, что в свое время Вы с ним крепко зарубились в драке. Помните этот эпизод?

– Да, мы разговаривали на эту тему. Я даже не знал тогда его, он еще молодым был. По-моему, первый раз я подрался с ним в КХЛ, как раз это было в локаут.

– Он тогда выступал за «Барыс»…

– Да-да. Я проехал, он сначала толкнул, потом что-то бросил. Я сразу ничего и не понял, но потом начал рубиться с ним. Сейчас он смеется и говорит, что хотел меня просто напугать, а я начал с ним драться, хоть он и здоровый.

Опять же, я не драчун. Пускай я немного дрался и в юниорах, но мне это не очень нужно. Но, если надо, то нет проблем. Вот он и говорит, что был чем-то недоволен, поэтому и прыгнул. Но он очень хороший парень, спокойный, мы с ним поддерживаем хорошие отношения.

– Кстати, если ввести в Youtube «Федотенко драка», то будет довольно большой список. У Вас есть из него что-то самое памятное?

– Наверное, когда я с Колби Армстронгом дрался и сломал себе руку после одного удара. Он то был драчун, а я нет. Так получилось, что тогда пришел в «Питтсбург», и мы очень плохо играли. Наш тренер всех гонял, а мы пытались немного проснуться.

Армстронг играл в «Питтсбурге» в прошлом сезоне, а я только пришел. Его любили фанаты, и он говорил потом, что увидел меня и сразу толкнул, а затем хотел спровоцировать на драку. Я в НХЛ особо не дрался, когда я начинал, там специальные бойцы были, но в тот момент тренер был недоволен, и я думаю, что надо зарубиться. Может, команда проснется немного.

Думаю, ладно, давай. Сбросили перчатки, встали, один удар ему в лоб – и он упал. А я потом на руку смотрю, а у меня полностью кость ушла. Елки-палки!

Мы с ним потом часто виделись и на свадьбах, и где-то еще, так он постоянно говорит: «Я с Федсом хотел подраться, думал, сейчас ему как дам, а он нанес один удар – и я разлетелся! Не ожидал от него вообще».

Но так получилось, что ему-то ничего, он в этой игре потом еще и гол забил, а я шесть недель был в отбое. Хотели даже операцию делать, но до этого так и не дошло. Конечно, не хотелось бы терять это время, мог бы набрать больше очков, забить голов, чтобы зацепиться в той команде подольше, но кто знает…

– Но потом все же тот сезон закончился победой в Кубке Стэнли и Вашей результативной игрой в плей-офф.

– Да, вот как бывает. Может, немного отдохнул посреди сезона, и это помогло уже потом.

– В смысле внутреннего ощущения для Вас в чем разница между двумя победами в Кубке Стэнли?

– Они очень разные и сравнивать тяжело. Это, как среди своих детей выбирать, кто лучше. Все равно любишь обоих, хоть один слушается, а второй нет.

Просто мне кажется, что в «Тампе» я не ожидал этой победы. Все произошло очень быстро. Мы играли-играли, и раз – выиграли Кубок.

В «Питтсбурге» я смотрел на все немного со стороны и понимал, где мы и что мы. Еще там было классно, что тогда с нами жили двое младших детей – они там ходили в школу. Старший на тот момент уже учился в колледже и не был дома. Это был единственный год, когда они жили с нами за время моей карьеры. Было круто, что они на хоккей ходили, я видел их хоккей немного, и они были, когда мы выигрывали Кубок в Детройте. Это было классно.

– После первой победы в Кубке Стэнли Вы еще приезжали и в Украину. Тогда этот трофей впервые побывал в нашей стране.

– Это было интересно. Тогда сделали классный прием. Меня Федерация попросила, не могу ли я привезти Кубок в Украину. Но дело в том, что его можно брать только один раз на 24 часа, а у меня уже здесь была семья и все, кто мне помогла на моем пути, поэтому сначала я сказал, что не получится.

Но затем я пошел и спросил, можно ли взять Кубок два раза, но по 12 часов. Он сначала наотрез отказали, но я потом объяснил ситуацию, что Кубок никогда не был в Украине, и они согласились. Может, потому что два гола забил, как раз должен был подписывать контракт, и они пошли на уступки.

Когда привезли Кубок в Украину, все было организовано на высшем уровне. Был и концерт на Майдане Независимости, были на «Авангарде», в мэрии, также встречались с Премьер-министром. Каждая минута была просчитана.

На Майдане, кстати, были тогда и Житник, и Христич – игроки, которые много выступали в НХЛ, но Кубок не брали. А через два года, насколько я помню, Бабчук тоже привозил Кубок в Украину.

Тогда я думал, что это все может подтолкнуть людей идти на хоккей и поможет его развитию в Украине.

– А с президентами США после побед в Кубке Стэнли Вы встречались в Белом Доме?

– Когда в «Тампе» выиграли, нас не приглашали. Насколько я понимаю, тогда это случилось из-за локаута.

Вместе с «Питтсбургом» уже были в Белом Доме, у нас фотки остались с Бараком Обамой. Классно было, экскурсию нам небольшую сделали, интересно.

– Обама любит спорт, но больше баскетбол…

– Да, может, поэтому все как-то быстро прошло. Пресс-конференция, фотки и на этом все (смеется).

– В «Рейнджерс» Вас пригласил лично Торторелла после того не очень хорошего расставания в «Тампе»?

– Тогда у меня не было хороших предложений. Агент говорил подождать, мы ждали, но ничего не происходило. Тогда «Нью-Йорк» предложил приехать в тренировочный лагерь. Я агенту говорю: «Это же Торторелла! Он что, хочет меня пригласить, а затем в фарм-клуб спустить? Чего он хочет?». Тогда я думал, что меня пригласить хочет генеральный менеджер, а тренер потом скажет, что ему такой игрок не нужен.

Но агент сказал, что это приглашает лично Тортс, поэтому я решил ему позвонить перед тем, как что-то решить. Говорю ему: «Мы с тобой не очень хорошо расстались, а сейчас это ты меня приглашаешь, или кто-то другой?». Он ответил, что никакого блата у меня не будет, но если завоюешь место, то будешь играть, а нет – так нет. Я сказал, что если у меня будет такой же шанс, как и у остальных, то нет проблем.

Я смог зацепиться там. Сыграл один год, затем еще один, и они предлагали еще контракт, но тогда я уже отказал и поехал в «Филадельфию» на один сезон.

Я мог бы остаться и в «Нью-Йорке», но что мне не понравилось, что это просто их бизнес. Тортс меня ставил в третье-четвертое звено. Нет проблем, я знаю, что у меня конец карьеры, помогу молодым развиться, здесь все нормально. Но когда в плей-офф молодые «какают в штаны» и не хотят играть, то он меня ставит, мы забиваем, помогаем команде. Все так, как и должно быть: «Спасибо Федс, все хорошо».

А когда начинается уже вопрос о контракте, то он говорит, что ты играл мало и забивал мало. А не из-за того ли это, что ты меня не ставил, а хотел развить молодых? И после пары таких случаев я решил, что не хочу здесь оставаться и лучше поеду в «Филадельфию».

Но там тренер тоже не хотел давать шансы. У некоторых тренеров есть такие игроки, которые, даже играя плохо, получают свои шансы. Так было в «Филадельфии». Ты их ставишь раз-второй-третий, говоришь, как играть, а они этого не делают. Так для чего их ставить? Проигрывает же команда, и это влияет на всех.

Так что там так под конец карьеры. Они смотрят на молодых, а не на стариков. В принципе, как и везде.

Потом я решил поехать в Украину. Борис Викторович Колесников предложил поиграть за «Донбасс» в КХЛ. Я думал помочь поднять хоккей в Украине как раз под конец карьеры. Еще тогда мог поиграть лет три-пять. Тем более, что играть на немножко большем катке, больше времени, ну и помочь развить молодых. В то время решил, что это будет хорошо, в том числе, чтобы и принести что-то в Украину в плане хоккея. Потому что благодаря ему был шанс уехать и развиваться.

Жалко, что под конец началась война, мы уже и дома не играли. Плюс я получил травму, в плей-офф плохо сыграл, поскольку не мог кататься хорошо. Из-за этого, кстати, не смог помочь и сборной Украины на чемпионате мира в Южной Корее. Просто на ногу не мог стать тогда, прилетел в США сделал операцию, но затем уже новый сезон в КХЛ «Донбасс» не начал.

А, вообще, классно было тогда, когда мы играли со СКА, «Металлургом»! Сильные команды были, но мы все равно их побеждали. Жалко, конечно, что не было продолжения, но будем надеяться, что мир над головой будет, все когда-то успокоится и можно будет в хоккей играть.

– Вы, кстати, в те дни даже на политическом ток-шоу успели побывать. Помните тот опыт?

– Да, меня пригласили, хоть я и говорил, что в политике не разбираюсь. Помню, что приезжал тогда.

Я всегда говорю, что жалко людей. Те, кто там, кто потерял кого-то из-за войны, кто остался в Донецке, если некуда выехать… Жалко обычный народ, это все плохо.

– Сейчас Вы не следите за тем, что происходит в украинском хоккее и в местном чемпионате?

– Честно говоря, в последнее время не следил. Сейчас столько политических событий здесь, коронавирус, просто не было времени посмотреть, что и как.

– В последний раз Вы были в Украине в 2018-м году. Сейчас нет таких планов?

– Я планировал приехать в Украину, когда была премьера фильма ЮКИ. Но опять же, все эти вопросы с коронавирусом, да и здесь были также проблемы, поэтому не решился ехать, боялся, что могу застрять, и если здесь будет что-то срочное, не смогу вернуться.

– Кстати, расскажите о своих съемках в этом фильме.

– Получается, что приезжали сюда люди, чтобы сделать фильм со всеми украинскими игроками. Я думал, что это не очень много, но потом понял, что это не только с теми, кто родился в Украине, а и у кого украинские корни.

Со мной общался Владимир Мула, обещал приехать, уточнял вопросы. Затем я узнал, что он и с Андрейчуком, и с Грецки общается. Для меня не было проблем поучаствовать в таком проекте. Когда он приехал, мы побеседовали, все это было на территории катка. Мне потом много людей писали, что ходили в кинотеатры.

– Тогда в 2018-м году Вы приходили к нам в гости на XSPORT и комментировали матч чемпионата Украины. Помните тот опыт?

– Помню, меня приглашали. Но по-русски я два слова сказать не могу, так что там такое комментирование было… (смеется).

Федотенко комментировал первый период матча «Белый Барс» – «Динамо»

– В Америке, кстати, Вас приглашают на какие-то проекты, интервью, подкасты? Например, у бывшего игрока Пола Биссоннетта есть своя программа, в которой он любит общаться с игроками, поигравшими в КХЛ.

– Меня обычно приглашают местные телевизионщики, когда, например, «Тампа» выходит в плей-офф.

Что касается Биссоннетта, то у меня историй намного меньше, чем у тех игроков, которые к нему приходят (смеется). Или я просто хочу меньше говорить о тех историях.

– Что Вам больше всего запомнилось по выступлениям за сборную Украины за всю карьеру?

– Первое, что приходит на ум, конечно же, Олимпиада в Солт-Лейк-Сити. Тогда я приехал на один матч, гол забил, поучаствовал.

Мы тогда уже потеряли шансы выйти в группу А, поэтому я решил дать проявить себя молодым игрокам в последней игре, у меня еще и травма тогда была. Не хотел забирать чье-то место, кто готовился и приехал туда.

Могли мы тогда рассчитывать на проход дальше? Думаю, да. У нас тогда Поникаровский был, я был, Варламов… Хорошая команда была, но поражение на старте от белорусов все испортило…

Но больше всего понравилось, когда мы в Киеве играли на олимпийской квалификации. Это было в «Дворце спорта», куда я приходил еще маленьким смотреть хоккей вместе с папой. Смотрел там на Гаврилова, который в последствии станет моим тренером в «Соколе-79».

Тогда навеяли воспоминания, что здесь я впервые смотрел хоккей, а теперь играю. Это было классно.

– Что сейчас, по Вашему мнению, самое главное для сборной Украины, чтобы она могла вернуться на тот уровень, на котором она была?

– Начинать нужно с детского хоккея, чтобы были школы и катки. Массовость нужна, чтобы много детей занимались этим видом спорта, тренеры также нужны.

Чемпионат Украины должен быть хорошего уровня, чтобы в нем могли расти игроки. Если сейчас в нем восемь команд, а в Чехии или Словакии, странах поменьше, 100 команд на всех уровнях. Это гораздо больше игроков, которых можно выбрать. Тяжело сделать команду сразу или на следующий год. Нужно начинать перестройку с молодых, с детей 5-7 лет, чтобы выстроить хоккейную систему.

Я знаю, что Борис Викторович очень много помогает: выстроить катки и начинать с молодежи, чтобы выйти на лучший уровень. Но это тяжело с войной, с коронавирусом. Сейчас очень много других проблем, которые мешают это сделать.

• Руслану Федотенко – 42! В его активе два Кубка Стэнли и статус главной украинской хоккейной звезды
• Серия «Тампы» Федотенко против «Калгари» вошла в список лучших финалов Кубка Стэнли с 2000 года