Сергей Варламов: «Самая знаменательная награда в карьере – Континентальный Кубок для «Донбасса» и всей Украины»

Генеральный директор Украинской хоккейной лиги (УХЛ) Сергей Варламов в последнее время в своих интервью преимущественно говорит о развитии украинского хоккея, положении дел в чемпионате и делах клубов лиги. Последнее высказывание функционера было посвящено сборной Украины и интервью нового главного тренера Вадима Шахрайчука.

XSPORT.ua решил пообщаться с Варламовым как бывшим хоккеистом, добившимся больших успехов по обе стороны океана, выступавшим в НХЛ, АХЛ и КХЛ, а также сыгравшим на Олимпийских играх и десяти чемпионатах мира за сборную Украины. Разговор о карьере экс-нападающего, естественно, начался с того, как он попал в хоккей.

– В одном из своих интервью Вы говорили, что начали заниматься хоккеем в возрасте семи лет. Как Вы попали в этот вид спорта?

Мы жили на Сырце. Мой старший брат ходил на ледовую арену «Авангард» через рощу, и папа меня туда водил, как когда-то старшего брата. Мне понравилось, и привели меня туда. Она была рядом с домом, и мне это было интересно.

Еще до того, как пришли на «Авангард», я уже катался на льду. Как мне рассказывали родители, у меня это практически сразу получалось. В первый раз мы пришли весной, когда мне было шесть лет, но ошиблись. Сказали, что вашего года набор будет только с осени, я очень расстроился. Мы развернулись и пошли домой.

Осенью мы вернулись. В то время лед был разделен на три года: 78-й – мой, 77-й и 76-й. Мы были в средней зоне, как я помню. Это было недолго, после чего уже получали полноценный лед на свое время. Были полноценные тренировки.

Это была советская школа. На то время мы должны были научиться кататься. Наш тренер, Вячеслав Дмитриевич Соколов, учил нас, как правильно кататься. В основном, первые два года было без шайб. Это было усиленное направление в катании. Турниры были только через несколько лет.

– Помните первый из них?

В первый раз мы выехали в Венгрию, в Будапешт. Тогда еще у нас не было паспортов. Я помню, когда пограничники ходили, была бумажка А4, на ней были приклеены наши фотографии с фамилиями и датами рождения. В Венгрии не был турнир, там были товарищеские матчи. Мне мама показывала вырезку из газеты, она еще и сейчас есть, что свой возраст мы обыграли, если не ошибаюсь, 45:1 или что-то такое. С ребятами, которые были на два года старше, мы также одержали победу, но с более привычным счетом.

– За первую команду «Сокола» Вы так и не сыграли одного матча, в достаточно юном возрасте отправившись в Канаду. Как возник этот вариант?

Да, в 16 лет, через месяц после моего дня рождения, 21 августа мы вылетели в Канаду.

В 15 лет было приглашение в Америку, но не получилось. А до этого даже было предложение в Англию поехать, но нам не дали визу. Был я и Борис Проценко. Мы стояли долго у посольства с родителями, но нам не дали визу.

Потом позже нас пригласили в Америку, в high school играть, что-то там тоже не срослось. А затем уже позвонил агент Влад Шушковский из Канады, который в Калгари вывез много ребят из Киева, и предложил попробовать свои силы в юниорской лиге. Я помню этот телефонный разговор. Мама на меня посмотрела и говорит: «Ты хочешь этого?». Я говорю: «Да, поехали».

– Какие первые сложности были в Канаде? Если в Киеве больший акцент делали на катании, то там во главе угла силовой хоккей?

Здесь нужно вернуться назад. У нас играли по своим возрастам, и только в 17-18 лет ты выходишь на более высокий уровень и играешь со взрослыми. Там с 16-ти лет ты можешь играть против 20-летнего. Было сложно, когда видишь человека в два раза больше тебя, с бородой, который несется на тебя. При том, что уже нужно играть без маски, в полумаске. Это было непривычно, но потихоньку привыкали. Все кричат на английском, ты ничего не понимаешь, но потихоньку привыкли.

– Не было желания вернуться в Украину?

– Никогда. У меня была цель стать хоккеистом, я всегда знал, что буду им, и шел к этой мечте.

– Только через Северную Америку?

– На тот момент был только этот вариант. Меня туда, скажем так, отвезли, но не бросили, но я был сам по себе. В первый же год, в 1994-м, когда мы приехали в Летбридж, в тренировочный лагерь команды WHL, мы с Борей Проценко очень хорошо отыграли, назабивали голов, но мы не имели права играть на этом уровне, так как европейцы там могут играть с 17-ти лет. В 16 мы должны были играть в лиге чуть-чуть ниже. Так вот, в последней игре перед отъездом мне сломали ключицу, и я выпал месяца на два.

Этот год, конечно, был не то что провальным, но пока я восстановился, приехал в одну команду, затем вернулся в другую, но сезон доиграл и меня задрафтовали в «Свифт Каррент Бронкос» в WHL. Это высшая юниорская лига, после которой выходишь на драфт, чтобы попасть в НХЛ.

– И, по итогу, Вам в этой лиге удалось очень хорошо проявить себя…

– Да, в третьем сезоне, в 19 лет, я стал лучшим игроком Канады – не только WHL, а CHL.

– Как оказалось, это и помогло попасть в НХЛ, пускай и не через драфт…

– Я никогда не проходил драфт. Но мой агент договорился летом, что я попробую свои силы в тренировочном лагере. Пригласили – пускай побегает… Я поиграл, и мне сразу же предложили контракт на три года в «Калгари Флэймз».

– Но в первом сезоне за «Калгари» Вы сыграли только один матч, в основном выступая за фарм-клуб?

– Когда ты попадаешь в фарм, это немного другой уровень. В юниорской лиге ты живешь в семье, они тебя кормят, кто-то подвозит и все такое, а здесь ужа сам по себе. Когда ты переходишь в профессионалы, ты сам оплачиваешь все свои счета, снимаешь квартиру, как хочешь, так и добираешься до катка. Уже взрослая жизнь начинается с 20-ти лет.

– Почему после звания MVP престижной юниорской лиги не удалось пробиться сразу в основной состав «Калгари»? Настолько большая разница между юниорским и взрослым хоккеем в Северной Америке?

– У них другая политика. Когда меня подписывали, у них был тренер, которому я нравился. Он был несколько лет, на протяжении всего этого времени за мной следили, приезжали скауты, общались со мной, подсказывали, как лучше играть и становиться более взрослым хоккеистом, готовым к НХЛ.

Когда я приехал и был готов играть, поменялся тренер. Это был Брайан Саттер, и ему совершенно не нравились игроки с постсоветского пространства. Мне даже не дали шанс.

Там проходит все поэтапно. Сначала тренировки, затем матчи между собой и товарищеские игры на взрослом уровне, но некоторых ребят, конечно, сразу же отправляют [в фарм]. И вот меня он сразу без разговоров отправил.

Мой агент звонил, ругался с ними, мол, почему даже шанса не дали. Я точно не знаю, о чем они говорили, но, как мне передал он, тренер так и сказал: «Он мне не нужен».

– Но на тот момент в «Калгари» было несколько россиян: Назаров, Кривокрасов, по-моему…

– В год, когда я приехал после юниоров, был только Валерий Буре. Назаров пришел чуть-чуть позже, и Кривокрасов тоже.

– А против Павла Буре Вы играли свой первый матч в НХЛ?

– Да, меня вызвали во время последнего сезона в юниорах в Ванкувер. Сначала отправили в фарм-клуб в другой конец Канады, а оттуда я летел девять часов в Ванкувер, чтобы сыграть свой первый матч. Я на льду провел 2:20 всего лишь, и тогда Павел Буре забил свой 50-й гол. Это был мой любимый игрок на то время, очень нравилось за ним наблюдать.

– Знакомы с ним?

– Нет, ни тогда не был, ни сейчас не знакомы.

– Какие самые сильные впечатления оставил первый матч в НХЛ?

– Это скорости, атмосфера на стадионе. В раздевалке есть персонал, который готов для тебя даже шнурки завязать. Просто профессиональный уровень, к которому мы стремимся потихоньку.

– Как повлиял на развитие Вашей карьеры в НХЛ тот матч?

– Тот сезон заканчивал в фарме, но в следующем уже опять поменялся тренер, и я сыграл семь матчей в конце сезона.

– Тогда у Вас в семи матчах было три заброшенные шайбы. Неплохо, как для новичка, почему дальше не пошло?

– Тогда вызвали, потому что были большие проблемы с составом в «Калгари», было очень много травм. Помню, свой первый гол забил в Нэшвилле. Кривокрасов мне отдал передачу на пятак, и я бросил, даже не думая, и забил гол.

Затем «Калгари Флэймз» мне сделали табличку с этой шайбой и моей фотографией. Написано, что первый гол, там то забит.

– Кто из того состава «Калгари» наиболее впечатлял Вас своей игрой? Тогда в команде был и Сен-Луи, и Игинла и много других звезд…

– Тогда я часто общался с Игинлой. Очень добрый и отзывчивый парень, никакой звездной болезни у него никогда не было. Спокойно со всеми общался. Были игроки, которые типа: «А, это русский, не хотим с тобой разговаривать, иди в сторону». Джером, напротив, помогал, подсказывал.

– Что было во время третьего года по контракту с «Калгари» и как Вы оказались в «Сент-Луисе»?

– Этот год также был непростой. Начали мы сезон спокойно, потом, я, если не ошибаюсь, в ноябре получил травму колена – была надорванная связка на левом колене – и пропустил где-то полтора месяца. Однако постепенно восстановился, и в этот год в плей-офф мы стали чемпионами Кубка Колдера.

В том плей-офф мы выиграли 15 матчей из 19-ти, и я забил 15 голов. В то лето я вернулся домой только в середине июня. В начале июля мне звонит агент и говорит, что нужно вылетать в «Сент-Луис», тебя поменяли. Обменяли с темнокожим вратарем Фрэдди Брэйтуэйтом. Кстати, очень хороший парень, мы с ним еще в Казани пересекались.

Тогда даже не смог побыть дома на свой день рождения (21 июля – прим.), пришлось лететь в Сент-Луис, чтобы познакомиться с руководством, персональным тренером, просто хотели посмотреть на меня.

Решающий матч Кубка Колдера-2001

– Насколько Кубок Колдера является престижным трофеем в североамериканском хоккее?

– Как и любой кубок. Даже в нашей лиге спросите у ребят, насколько тяжело пройти весь плей-офф и выиграть. Я уверен, что в любой стране выиграть и стать чемпионом – очень сложно. Без травм, ушибов, порезов, рассечений это не проходит. Сезон отличается тем, что у тебя 50-60 матчей впереди, а в плей-офф любой из матчей может стать последним. Ты не можешь позволить себе какую-то ошибку, иногда играешь даже не для того, чтобы забить гол, а чтобы не пропустить и стать чемпионом.

Когда я был еще в Канаде, ко мне подходили люди, которые играли еще в 70-х, а тогда уже работали в структуре клубов, и рассказывали, что если ты хочешь, чтобы твоя карьера развивалась, неважно, сколько ты голов забьешь в плей-офф, важно стать чемпионом. Лучшие команды набирают победителей. Многие игроки забивают по 40-50 голов в НХЛ, но никогда не становятся обладателями Кубка Стэнли, поскольку что-то делают не так, играют на личную результативность.

– Как Вы отреагировали на обмен в «Сент-Луис»? Все же, эта команда в НХЛ с 1967-го года и там большие хоккейные традиции, но это не Канада…

– Я был рад, поскольку если меня обменяли, значит, хотят там видеть. Я думал, что уже все, я туда попал. Конечно, частично. Я понимал, что многого еще нужно будет добиться. Мой агент пытался меня успокоить, говорил, что мне нужно еще работать и это еще не НХЛ, а сделать предстоит много, чтобы там остаться. То, что я туда попал, это был только первый шаг. Остаться там намного сложнее, чем просто попасть.

Первое, что случилось: мне сразу позвонили из «Сент-Луиса» и спросили, какой номер я хочу. Я был очень удивлен: как это так сразу спрашивают (смеется). Я говорю: «Давайте 17-й и взял его».

По приезду туда, изначально все тебя обхаживают, спрашивают, чего ты хочешь, где хочешь жить, в какой гостинице, пока тренировочный лагерь, какие клюшки и коньки тебе заказать, какую форму… Просто, можно сказать, хоккейный рай на то время.

Приезжают из разных фирм: Bauer, CCM, Reebok и спрашивают, что ты хочешь. Привозят одежду, набрасывают, чтобы ты просто в ней походил. Это без денег, может, разве что Элу Маккинису платили.

– В начале нулевых в «Сент-Луисе» собралась хорошая команда: и Маккинис, и Пронгер, Ткачак, Демитра, тренер Кенневилль. Вы тогда понимали, что, помимо всего, есть хорошая возможность взять Кубок?

– В тот сезон был очень сильный «Детройт», так что мы не были главными претендентами. Все матчи с ними были очень тяжелыми.

– В первом сезоне за «Сент-Луис» у Вас было 12 очков в 52-х матчах, но в плей-офф провели всего один матч, при том, что команда дошла до финала конференции. Почему тогда не удалось сыграть в решающих матчах?

– Не попадал в состав. Тогда подняли ребят из АХЛ, у нас была ротация, нормальная практика в НХЛ. Тренер иногда совсем не меняет состав, когда идут победы.

Когда у нас была 10-ти или 11-матчевая серия побед, вратарь Брент Джонсон не менял свой костюм. Он играл 10 игр подряд, в том числе, на выезде, и он провел их в одном костюме. Даже не знаю, сдавал ли он его в химчистку (смеется). А 10 матчей это около трех недель.

– Вы тогда поработали с одним из самых успешных тренеров современности Джоэлем Кенневиллем, который позже возьмет три Кубка Стэнли с «Чикаго». Чем Вам запомнился этот специалист, в чем его сильные стороны?

– Хороший тренер, не кричит. Всегда просто разговаривает, дает такую установку, которую хочет видеть на тот или иной матч. Установка меняется на каждую команду. Тактика меняется всегда, нет такого, что мы играем только в таком стиле.

Конечно, требователен, но любой тренер будет таким. На лавке никогда не кричит, в раздевалке тоже не помню такого. Есть второй-третий-четвертый тренер, которые могут зайти и мотивировать тебя. Однако обычно в НХЛ нет в этом смысла. Если нет мотивации – ты сидишь на трибунах.

– По ходу того сезона Вы сыграли на Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити. Руслан Федотенко недавно рассказывал, что клуб опасался его отпускать, чтобы избежать травмы. У Вас не було проблем с этим?

– Проблем не было. Они разрешили поехать на какие-то матчи, много ребят уезжали из клуба. Но вот мне разрешили на две игры. Я приехал на одну игру, вернулся, а потом обратно приезжал на еще один матч.

– Это единственное выступление сборной Украины на Олимпийских играх за время независимости. Чем оно запомнилось лично Вам?

– В тот год, если помните, был совершен теракт в Нью-Йорке, были меры предосторожности. Я помню, как я прилетел первый раз на рейсовом самолете, там была проверка. Перед входом в Олимпийскую деревню также нужно было пройти три уровня безопасности.

Олимпийскую деревню можно было сравнить с хоккейным Голливудом, где ходят все звезды со всех команд. Они всегда с тобой поздороваются. Мы пересекались в общей столовой, можно было сесть рядом с любой командой – американской, канадской, шведами, финнами, если кого-то знаешь, и никто тебя не будет выгонять.

Я рад, что мы выступили и считаю, что мы заняли достойное место. Надеюсь, через 10-15 лет, если будет правильно развиваться хоккей, другие ребята смогут превзойти наше достижение.

Единственное, о чем жалею, что я не попал на церемонию открытия. Недавно видел ролик, который выкладывали ребята недавно в честь годовщины этих Игр, и они рассказывали, что пошли на открытие перед матчем с Беларусью, когда проиграли 0:1 – некоторые думают, что из-за этого, но я так не считаю.

Я бы тоже хотел бы пройти по площади со своим флагом, все на тебя смотрят и знают, что ты из этой страны, и ты горд, что представляешь ее.

– Уже в следующем сезоне Вы провели только три матча в НХЛ, преимущественно выступая в фарме в АХЛ. Почему не получалось подняться в первую команду?

– Это были ошибки с моей стороны, недостаточно серьезно подошел к подготовке в тренировочном лагере и не смог показать тот уровень, который был за год до этого. Также пришли молодые игроки, которые были задрафтованы.

Но я никого не виню, дело исключительно в том, что сам не смог сыграть на том уровне, которого от меня ожидали. Вот и все.

Пришлось ехать во вторую команду. Меня не выгоняли, просто сказали: «Сергей, ты сейчас едешь в фарм-клуб доказывать, что ты достоен играть в НХЛ.

– Вариантов обмена в другую команду тогда не было?

– Нельзя идти на конфликт из-за того, что тебя отправили в фарм-клуб. Там же не вина клуба, виноват был полностью я. По ходу сезона вариантов не было, а уже после него мой агент предлагал им, чтобы меня обменяли в «Коламбус». Однако что-то не получилось.

– Перед локаутным сезоном Вы перешли в «Ак Барс», где позже оказалась целая группа звезд из НХЛ: Лекавалье, Хитли, Ричардс, Ковальчук… У Вас тогда были и другие предложения и от Казани было самое большое из них?

– Да, от Казани было самое большое. Однако, когда я подписывал, еще не было понятно на 100%, будет ли локаут.

– То есть, Вы все равно бы играли в Суперлиге, даже если бы сезон в НХЛ не отменили?

– Да, я уже переезжал. Был настроен играть в России, были определенные обстоятельства.

Я приехал в Казань, думал, что буду играть, плюс «Ак Барс» на тот момент был одним из самых стабильных клубов по выплатам зарплат. Тогда немногие клубы считались платежеспособными. Можно было на те же деньги подписаться и в другом клубе, но там не всегда все выплачивали.

Контракты на тот момент еще не были гарантированными. В любой момент могли сказать, что ты нам не нужен, никакой компенсации, просто собираешь вещи и ищешь другой клуб.

И вот я приехал туда, все нормально, и тут объявляется локаут. В нашу раздевалку залетает такое количество игроков из НХЛ, просто сумасшествие было. Любая команда НХЛ позавидовала бы тому составу: и Каспарайтис, и Морозов, Ковальчук, Брэйтуэйт, Хитли, Лекавалье…

Многим, конечно, было странно, что они получают такое огромное количество денег, все хорошо внутри катка и там, где они живут, а выходишь на улицу – а там разруха. Для них это было чуждо. Они не понимали, как это так: в одном месте столько денег или едет Гелентваген за 10 тысяч долларов, а рядом стоит Лада без колес. Им это было вообще непонятно.

Я помню, мы прилетели в Магнитогорск, и там у старой арены, да и у новой еще можно увидеть, с другой стороны реки три или четыре трубы, которые дымятся черным дымом – металлургический завод. Они все выходили и фотографировали это.

– В том сезоне в основном составе «Ак Барса» Вы провели только две игры. Не получилось больше, поскольку набрали по сути новую команду?

– Да. Мне сказали, что можешь сидеть здесь, если кто-то травмируется, будешь играть. У меня были нормальные отношения с руководством, мы поговорили и разошлись. Мой агент тогда договорился, и в начале ноября я улетел в Новосибирск и там продолжил свою карьеру.

– Помимо «Донбасса», этап Вашей карьеры в «Сибири» – самый длинный. Вы там провели четыре сезона. Почему удалось задержаться именно в Новосибирске?

– Когда игрок часто меняет команды – это тоже нехорошо. Когда появляется семья, то менять города также сложно. Нам с женой и детьми там понравилось. Город хороший, зимой только прохладно бывает (смеется). Для семьи город приятный, все условия были, команда мне нравилась, болельщики шикарные. Почти, как в Канаде, когда идешь по улице, и дети тебя узнают и показывают пальцем. Иногда подходили спрашивали автограф даже на улице.

В Новосибирске много выходцев из Украины, приглашали на ужин. Я бы сказал, что 50 на 50 Украина и Россия этот город. У меня друзья-хоккеисты до сих пор там остались, с которыми я общаюсь периодически. Только теплые воспоминания у меня остались о времени в Новосибирске.

– Кстати, за эти четыре года в Казани и Новосибирске не было вариантов вернуться в Северную Америку?

– Уже время было упущено. Хоккей в Северной Америке, в НХЛ – совершенно другой. Поляна меньше, больше скорости, все по прямым линиям… Здесь я уже перестроился, привык к другой тактике. Меня тренеры в Новосибирске первый год очень ругали, что я отовсюду бросаю, пытаюсь по-быстрому добежать до ворот. Там были тренеры старой советской закалки, и они требовали, чтобы все было постепенно, красиво, не резко…

Я постепенно перешел к этому, хотя и остались и определенные канадские навыки, которые мне давали преимущество в определенных моментах.

Так что не то что не было смысла, но возможности точно не осталось переехать обратно.

– В 2008-м году вместо Суперлиги появилась КХЛ. Что самое главное тогда поменялось для игроков?

– Многое изменилось. Появились абсолютно гарантированные контракты и правила, по которым клуб должен обращаться с хоккеистом и наоборот. Хоккей также изменился благодаря судейству. В тот год решили очистить хоккей, я считаю, очень правильное решение. Две минут ы давали просто за все: клюшку положил не туда, куда надо, – две минуты, за выброшенную шайбу даже после рикошета удаляли. Этого раньше не было.

Тогда было тяжело играть в таких условиях, но если даже сейчас посмотреть плей-офф КХЛ – это помогло сделать хоккей совсем другим, чем когда они начинали.

– В «Северстали» после перехода из «Сибири» Вы провели несколько месяцев. Почему не получилось задержаться?

– Не нашли взаимопонимания, хотя тогда меня тренер туда звал, но с руководством не сошлись во мнениях. Так что практически сразу генеральный директор, который был там, переехал в Питер и меня также позвал туда, когда узнал, что у меня не складывается в «Северстали».

– Каким был СКА, когда в клуб еще не пришли большие деньги?

– Да, тогда СКА только начинал восхождение. Помню, раньше, даже когда мы приезжали с Новосибирском, то говорили: «Ай, СКА, что это за команда? Сейчас мы их сделаем». И обыгрывали их. Тогда СКА играл еще на старом стадионе «Юбилейном».

А, когда я туда пришел, у них уже был проведен чемпионат мира, они построили новую арену, появился интерес к хоккею со стороны бизнеса, начали вкладывать деньги, и это почувствовалось.

Как и в любом виде спорта, главное в него привести спонсоров. Они тогда наняли помощника Скотти Боумэна, который работал с ним в «Детройте», чтобы перенимать что-то из НХЛ. Он сказал: «Не может быть такого, что игрок сам носит свой баул». Руководители сразу: «Ага, понятно». Сразу наняли двух человек, которые, когда команда уезжает, просто складывают баулы в автобус, и команда едет в аэропорт. Затем игроки идут в самолет, а эти люди заносят баулы, клюшки и все остальное.

В раздевалке должны быть фрукты, чай, кофе и все такое. Должно быть два массажиста, у которых должен быть свой кабинет, хотя раньше массажный стол был чуть ли не посреди раздевалки.

Разминка должна быть в отдельном помещении, должен быть спортивный зал. Все, что есть в НХЛ, привозилось туда и использовалось. Сейчас даже если в трансляции посмотреть матч КХЛ, то у гостевой команды есть место, где можно размяться, поиграть в футбол, побросать мячи и все остальное. Раньше такого не было. Если хочешь – иди на улицу, а там «-20».

Вот так и СКА начал постепенно развиваться, потом пришли большие деньги, и сейчас это топовая команда.

– Почему в СКА Вы сыграли только пять матчей?

– Я получил травму практически сразу. Мы играли против Ярославля, пошли с игроком в контакт, и он клюшкой ударил меня по плечу и разорвал связки. Я надолго выпал, просто руку не мог поднять. Была надежда нормально сыграть сезон в хорошем клубе, а травма просто не позволила мне это сделать.

Даже когда восстановился, это повреждение долго давало знать о себе – бросаешь, и оно что-то там опять надрывается.

– И после травмы они Вам контракт больше не предложили?

– Да, я вернулся в Киев, играл в «Соколе» в Экстралиге и искал контракт, куда поехать. Тогда мне предложили условия, что я мог искать команду и когда захочу, сразу мог уехать.

Помню, мы приехали в Минск играть, кажется, с «Юностью», и мне сказали, что ты остаешься, собирай вещи и переезжай в другую гостиницу, будешь играть за «Динамо-Минск».

– «Динамо-Минск» за время выступлений в КХЛ всегда был насыщен легионерами, части из которых предлагали сменить гражданство и выступать за сборную Беларуси. Мы знаем пример Александра Матерухина, также целая группа канадцев прошла через это: Джефф Плэтт, Кевин Лаланд, Ник Бэйлен и другие. У Вас не было такого предложения?

– Нет, но я и не принял бы такое предложение. Мне это просто неинтересно было. Ни тогда, ни сейчас, ни в будущем.

Однако о Минске у меня также только хорошие воспоминания. Там у моей жены много родственников. В частности, братья Карнауховы. Один играет в ЦСКА сейчас, другой – вратарь – играл в «Динамо-Минск», а сейчас выступает за жлобинский «Металлург».

Минск – хороший город, чистый, убранный. Как многие скажут, советский, и люди добрые.

КХЛ в Минске – отдельный разговор. Болельщики – шикарные. Уже позже, когда я приезжал с «Донбассом», передавали еду, белорусские сладости, когда мы выходили к автобусу. Они встречают и своих, но знают, что я там был и Денис Кочетков. Даже сейчас я с некоторыми работниками из структуры «Динамо-Минск» общаюсь в интернете. Все помнят, все хорошо относятся.

– Кстати, с минским «Динамо» Вы выигрывали Кубок Шпенглера. Для болельщиков это, несомненно, один из любимых праздничных турниров, но клубам КХЛ, которые принимают в нем участие, иногда тяжело затем приходится с режимом, из-за игры в условиях высокогорья, а также плотного календаря. Чем для Вас запомнился этот турнир?

– Тем, что мы обыграли сборную Канады, но только европейскую (смеется). Очень рад, что тогда выиграли. Мы играли и, в то же время, была возможность отдыхать и гулять по городу. На лыжах я не катаюсь, но некоторые ребята ходили.

Считаю, что очень классный турнир. Не вижу в нем никакой помехи, все зависит от графика каждой команды. Если она представляет КХЛ, то для этого сдвинут определенные игры. Турнир длится всего лишь четыре или пять дней.

Это не только игры, а также праздник и приятный отдых. Мы жили прямо в центре города, на каток можно дойти пешком за десять минут. На Кубок Шпенглера я бы еще раз съездил. В качестве игрока уже не получится, но, может быть, тренером.

– Планируете когда-то начать тренерскую карьеру?

– А кто его знает. Сегодня здесь, завтра там. Все может поменяться. Я не загадываю далеко наперед, живу сегодняшним днем. Посмотрим, что там будет дальше.

– После минского «Динамо» Вы приехали в «Донбасс», который только заявился в ВХЛ. В КХЛ на тот момент у Вас не было предложений или просто захотели вернуться в Украину?

– Мне просто сделали предложение, от которого я не мог отказаться (улыбается). Уже тогда сказали, что в следующем году «Донбасс» будет в КХЛ. Но нужны были игроки, которые смогли бы показать хороший хоккей уже в том сезоне.

Нужно было развить хоккей на Донбассе, чтобы люди почувствовали игру. Но я согласился из-за того, что было обещание, что на следующий год мы идем в КХЛ. У меня были предложения и от других клубов КХЛ, но перспектива участия украинского клуба в лиге показалась мне лучшим вариантом.

– Выступление за какой клуб КХЛ Вам запомнилось больше всего?

– Трудно ответить прямолинейно на этот вопрос, потому что почти все клубы, в которых я был, для меня остались родными. За многими я и сейчас слежу. «Донбасс», как последний, он есть и остается в моем сердце. Может быть, из-за того, что это украинская команда, она чуточку больше места занимает в моем сердце. Но и Новосибирск, и Питер, и «Динамо-Минск» – это только положительные воспоминания.

Если брать шире, то и канадские клубы, где я играл еще по юниорам, также для меня дороги. С теми людьми, у которых я жил тогда, я до сих пор общаюсь, поздравляю их с днем рождения.

– Многие говорят, что годы выступления «Донбасса» в КХЛ являлись самыми сильными в истории лиги. Несколько дней назад тренер «Спартака» Олег Знарок заявил, что уровень лиги существенно понизился по сравнению с теми годами. Вы можете согласиться?

– Он с тренерской позиции видит хоккей по-другому, чем я по телевизору. Если говорить об игроках то, наверное, поскольку все лучшие уезжают в НХЛ. Да, есть хорошие игроки, но они ждут своего времени, когда их позовут, чтобы уехать. Многие из них хотят этого, но есть и другие. Как, например, Сергей Мозякин никогда не ездил туда, ему хорошо и в КХЛ играть.

Уровень понизился, думаю, из-за того, что слишком много команд. Если бы чуть меньше, то больше хороших игроков были бы сконцентрированы по всем клубам. А так, из-за несоответствия количества игроков количеству команд, это немного сказывается. Например, в Хабаровск игроки не поедут, они хотят играть в Москве. Тот же «Куньлунь», хоть как они игроков не набирают, им чересчур сложно.

Если бы я был на льду, может быть, говорил бы по-другому, но не согласиться с этим мнением не могу.

– В то же время, клубов из Европы в КХЛ практически не осталось. Вы играли с «Донбассом» против «Льва», «Медвешчака», «Слована», которые, по сути, тоже существовали на российские деньги. Сейчас этих команд в КХЛ уже нет. Болельщики также часто критиковали эту идею расширения на Запад, считаете ли Вы ее провальной?

– Я не разговаривал ни с кем из руководства КХЛ, не знаю, какая цель этим преследовалась. Для чего был нужен этот захват территорий? В то же время, убирали российские команды. Ту же «Ладу» из Тольятти, где построили новый каток, Владивосток, Новокузнецк, идут разговоры о Хабаровске… Есть желание идти на Запад, чтобы больше играть на европейском рынке. Шведы, я знаю, отказались играть в КХЛ из-за жесткой позиции местной федерации, которая уже не готова была принять назад эти клубы, в случае их провала в КХЛ.

– Вы играли в Загребе, Праге и Братиславе. С точки зрения игрока, как это удавалось прочувствовать, КХЛ там была нужна?

– Нет, абсолютно. «Медвешчак» точно нет. Мне кажется, им тогда стоило продолжать строить свой чемпионат и развиваться там. Тем более, ладно бы у них играли 80% своих игроков, тогда да. А так у них все иностранцы были, нет особого смысла.

– Тем не менее, сборная Хорватии именно тогда поднялась в Дивизион IB чемпионата мира и несколько лет играла вместе со сборной Украины в одной группе… Может быть, есть какая-то связь между этими результатами и присутствием КХЛ в стране?

– Вполне возможно, но на развитие нового поколения нужно 5-10 лет. Те ребята, которые увидели это шоу тогда, звезд, которые приезжали, они загорелись желанием, чтобы стать такими же. Это, конечно, большой стимул и позитив в таких странах, где хоккей не развит. Как у нас было бы, если бы не определенная ситуация, то, вполне возможно, мы бы уже могли думать о том, чтобы подниматься по дивизионам и приближаться к элите.

Мы ездим по Украине и видим, что дети хотят играть в хоккей. Мариуполь, в Запорожье были, там детям нравится это, даже девочки приходят и играют в хоккей. Это интересный вид спорта, но его нужно развивать, а для этого нужно видеть какую-то цель перед собой, к чему ты идешь.

– Кстати, возвращаясь к Украине, то в сезоне-2010/11 планировалось, что в КХЛ будет выступать команда из Киева – «Будивельник». Вроде как этот вопрос уже был согласован с руководством лиги, а команда договорилась о контракте с чешским тренером Йозефом Яндачем и несколькими игроками, в том числе, и с Вами. Однако этот проект так и не был реализован, в первую очередь, из-за отсутствия соответствующей требованиям лиги арены. Что Вы знаете об этом?

– Не знаю причины, почему он не был реализован. Единственное, помню, что тогда в воскресенье вернулся летом с отдыха с семьей и позвонил генеральному менеджеру, который сейчас работает в «Динамо» (Олег Куприянов – прим.). Он тогда собирал команду в Киеве и перед этим я с ним встречался. Он тогда сказал, что в среду едем подписывать контракты. Это было в понедельник, и я сказал: «Хорошо». Звоню ему в среду, чтобы спросить, куда едем и где встречаемся, а он говорит: «Все, команды не будет».

Вот так вот быстро получилось. Причину я уже не помню, но тогда казалось, что все организовывается серьезно, игроков подбирали, набрали целую команду, но получился «пшик». Я тогда был в таком шоке, что не вникал в детали. Хоть и думал, что поиграю в Киеве наконец-то.

– О завершении карьеры Вы объявили по окончании сезона-2015/16. Это всегда важный шаг в жизни каждого спортсмена, как к нему пришли лично Вы?

– Был финальный матч против «Дженералз», мы выиграли, стали чемпионами. Я не планировал и даже не думал об этом, но когда у меня брали интервью, я сказал, что, наверное, это был мой последний матч.

Уже тогда я заканчивал сезон, не играя в первой пятерке. В разговоре с тренерами я сказал, что сделаю все, что смогу, выжму из себя все, но свой максимум не смогу сделать, потому что уже и рука болела, ранее я получал травму в локтевом суставе два раза, колени уже не держали, поэтому пусть мое место займет кто-то другой. Я мог бы остаться еще на год, откататься, меня бы никто не трогал, с команды не выгнали бы, но это было бы просто отбывание номера. В том интервью я в один момент решил, что уже все, хватит.

– Вы достаточно много поиграли за сборную Украины: четыре чемпионата мира в элите, шесть в первом дивизионе, Олимпийские игры… Матчи за сборную – всегда особая история для каждого хоккеиста. Чем Вы больше всего гордитесь в этой странице своей карьеры?

– Самое яркое – это победа над Швейцарией на Олимпийских играх. Чемпионаты мира как-то неудачно для меня складывались, не получалось у меня себя там проявить в полной мощи и помочь команде.

– У Вас было много командных и индивидуальных наград в карьере, какая из них для Вас самая значимая?

– Не могу выделить одну. Самая тяжелая – это, конечно же, Кубок Колдера. Самая знаменательная – Континентальный Кубок для «Донбасса» и всей Украины, а третья – первый гол в НХЛ во второй игре, которую я провел там.

Они все на подиуме, но их три. Значимость ни одной из них я не поднимаю и не опускаю.

• Руслан Федотенко: «Под конец карьеры хотел помочь развить хоккей в Украине»